Неточные совпадения
Сергей Иванович любовался всё время красотою заглохшего от листвы леса, указывая брату то на темную с тенистой стороны, пестреющую желтыми прилистниками, готовящуюся
к цвету старую липу, то на изумрудом блестящие молодые
побеги дерев нынешнего года.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между
дерев мелькала белая каменная церковь. В конце улицы показался господин, шедший
к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках
бежал перед ним.
— Четыре… пять… Отойди, братец, отойди; можешь даже за
дерево стать и уши заткнуть, только глаз не закрывай; а повалится кто,
беги подымать. Шесть… семь… восемь… — Базаров остановился. — Довольно? — промолвил он, обращаясь
к Павлу Петровичу, — или еще два шага накинуть?
Взлетела в воздух широкая соломенная шляпа, упала на землю и покатилась
к ногам Самгина, он отскочил в сторону, оглянулся и вдруг понял, что он
бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь, стоит в двух десятках шагов от безобразной груды
дерева и кирпича; в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
Самгин лишь тогда понял, что стена разрушается, когда с нее, в хаос жердей и досок, сползавший
к земле, стали прыгать каменщики, когда они, сбрасывая со спины груз кирпичей,
побежали с невероятной быстротой вниз по сходням, а кирпичи сыпались вслед, все более громко барабаня по
дереву, дробный звук этот заглушал скрип и треск.
Утро великолепное; в воздухе прохладно; солнце еще не высоко. От дома, от
деревьев, и от голубятни, и от галереи — от всего
побежали далеко длинные тени. В саду и на дворе образовались прохладные уголки, манящие
к задумчивости и сну. Только вдали поле с рожью точно горит огнем, да речка так блестит и сверкает на солнце, что глазам больно.
Я
побежал к речке, сунулся было в двух местах, да чрез лес продраться нельзя: папоротники и толстые стволы красного
дерева стояли стеной, а лианы раскинуты, как сети.
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают в сторону, мили на три от берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых
деревьев и тополей: местами
деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи
бегут в сторону от главной,
к дачам и
к фермам, а потом
к Винбергу, маленькому городку, который виден с дороги.
Прошло несколько мгновений… Она притихла, подняла голову, вскочила, оглянулась и всплеснула руками; хотела было
бежать за ним, но ноги у ней подкосились — она упала на колени… Я не выдержал и бросился
к ней; но едва успела она вглядеться в меня, как откуда взялись силы — она с слабым криком поднялась и исчезла за
деревьями, оставив разбросанные цветы на земле.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева
к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом
бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на
деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался
к земле и разбирал листву руками.
Мальчик поднял кольцо, во весь дух пустился
бежать и в три минуты очутился у заветного
дерева. Тут он остановился задыхаясь, оглянулся во все стороны и положил колечко в дупло. Окончив дело благополучно, хотел он тот же час донести о том Марье Кириловне, как вдруг рыжий и косой оборванный мальчишка мелькнул из-за беседки, кинулся
к дубу и запустил руку в дупло. Саша быстрее белки бросился
к нему и зацепился за его обеими руками.
— Тьфу! — отплюнулась Таисья, бросая работу. — Вот што, бабоньки, вы покудова орудуйте тут, а я
побегу к Пимке… Живою рукой обернусь. Да вот што: косарем [Косарь — большой тупой нож, которым колют лучину. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] скоблите, где дерево-то засмолело.
И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и
побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там
деревья, но на столах пироги, всякие — миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит
к ним с улицы много господ.
С балкона в комнату пахнуло свежестью. От дома на далекое пространство раскидывался сад из старых лип, густого шиповника, черемухи и кустов сирени. Между
деревьями пестрели цветы,
бежали в разные стороны дорожки, далее тихо плескалось в берега озеро, облитое
к одной стороне золотыми лучами утреннего солнца и гладкое, как зеркало; с другой — темно-синее, как небо, которое отражалось в нем, и едва подернутое зыбью. А там нивы с волнующимися, разноцветными хлебами шли амфитеатром и примыкали
к темному лесу.
Дом Кожемякина раньше был конторою господ Бубновых и примыкал
к их усадьбе. Теперь его отделял от земли дворян пустырь, покрытый развалинами сгоревшего флигеля, буйно заросший дикою коноплёю, конским щавелём, лопухами, жимолостью и высокой, жгучей крапивой. В этой густой, жирно-зелёной заросли плачевно торчали обугленные стволы
деревьев, кое-где от их корней бессильно тянулись
к солнцу молодые
побеги, сорные травы душили их, они сохли, и тонкие сухие прутья торчали в зелени, как седые волосы.
Словно в полузабытьи, теряли они счет пустым и скучным дням, похожим друг на друга, как листья с одного
дерева; начались
к тому же невыносимые даже в лесу жары и грозы, и во всей природе наступило то июльское бездействие и роздых, когда перестает видимо расти лист, остановились
побеги, и лесная, редкая, никому не нужная трава словно тоскует о далекой острой косе.
Юрий, мрачный, в нерешимости,
бежать ли ему на помощь
к матери, или остаться здесь, стоял, вперив глаза на монастырь, коего нижние части были ярко освещены огнями; вдруг глаза его сверкнули; он кинулся
к дереву; в одну минуту вскарабкался до половины и вскоре с помощью толстых сучьев взобрался почти на самый верх.
Один охотник рассказывал мне, что он, занимаясь крытьем тетеревов более десяти лет и видя, что глухари, прилетая иногда
к приваде вместе с простыми тетеревами, никогда на нее не шли, а сидели в близком расстоянии на
деревьях, преимущественно на соснах, ломая крепкими своими носами молодые летние
побеги, называемые погонцами, вздумал употребить эти погонцы для приманки глухарей; он нарубил верхних
побегов с молодых сосен и натыкал их на приваде, около овсяных снопов.
Дело объяснилось следующим образом: двенадцатилетняя крестьянская девочка ушла тихонько с фабрики ранее срока и
побежала с бураком за черемухой, которая росла по речке; она взлезла за ягодами на
дерево и, увидев барина с ружьем, испугалась, села на толстый сучок и так плотно прижалась
к стволу высокой черемухи, что даже витютины ее не заметили и сели на ольху, которая росла почти рядом с черемухой, несколько впереди.
(Смотрит на часы.)Часы
бегут — и с ними время; вечность,
Коль есть она, всё ближе
к нам, и жизнь,
Как
дерево, от путника уходит.
Я жил! — Зачем я жил? — ужели нужен
Я богу, чтоб пренебрегать его закон?
Ужели без меня другой бы не нашелся?..
Я жил, чтоб наслаждаться, наслаждался,
Чтоб умереть… умру… а после смерти? —
Исчезну! — как же?.. да, совсем исчезну…
Но если есть другая жизнь?.. нет! нет! —
О наслажденье! я твой раб, твой господин!..
Ушёл я от них пред рассветом. Иду лесною тропой и тихо пою — нет мочи молчать. Истекла дождём ночь и побледнела, плывут над лесом похудевшие, усталые тучи, тяжело преклонилась
к земле вдосталь напоённая влагою трава, лениво повисли ветви
деревьев, но ещё
бегут, журчат, играют весёлые ручьи, прячась в низинах от близкого солнца, чтобы за день не высушило их оно. Иду не торопясь и думаю...
В ночь иней выпал: и на сучьях иней, и на шубе моей иней, и Демьян весь под инеем, и сыплется сверху иней. Разбудил я Демьяна. Стали мы на лыжи и пошли. Тихо в лесу; только слышно, как мы лыжами по мягкому снегу посовываем, да кое-где треснет
дерево от мороза, и по всему лесу голк раздается. Один раз только живое что-то зашумело близехонько от нас и прочь
побежало. Я так и думал, что медведь. Подошли
к тому месту, откуда зашумело, увидали следы заячьи, и осинки обглоданы. Это зайцы кормились.
Я
побежал к нему. Чжан-Бао стоял около другого сухого
дерева, имеющего вид толстого пня с двумя наростами. Верхняя часть ствола его лежала на земле. Я тотчас узнал березу Эрмаиа.
Через несколько минут мы подошли
к приметному
дереву; он
побежал к нему и стал внимательно осматривать кору, рассчитывая на ней найти какие-нибудь следы моей стрельбы из буссоли. Потом он вернулся ко мне и стал засматривать через плечо в планшет.
Сделав таким образом точную съемку лагеря, Александр Васильевич спрятал свою книжку, спустился с
дерева и снова, то ползком, то согнувшись в три погибели, то
бегом, между высокими кустами вернулся
к тому месту, где его ожидали казаки. Последние были в большой тревоге. Увидав, что их подполковник пошел прямо, на так сильно испугавший их неприятельский лагерь, казаки послушно забрались вместе с конем Суворова в частый кустарник и притаились там.